На этот раз татарская лавина катилась через степь без задержек и трудностей. Конница шла почти двадцативерстными переходами, раскинувшись в ширину не меньше, чем на десять верст, останавливаясь на привалы возле колодцев и ручьев, давая лошадям отдохнуть и попастись в густой траве, дожидаясь обозов, после чего совершала новый стремительный бросок. Весть о богатой добыче, привезенной Девлет-Гиреем из московитских пределов и баснословные деньги, что платились в разоренном Крыму за свежих невольников, побудили присоединиться к гиреевским ногайцам воинов из Ширинового, Сулешевого и Сетжеутового родов, не считая мелких степных племен, так что для нового набега собралось почти сорок тысяч воинов.

К середине августа татары вышли к Северскому Донцу — здесь, перед Изюмским бродом, они собрались в единый кулак и дальше двинулись все вместе, вверх вдоль Оскола, позволяющего в любое время напоить скот и людей.

Сразу за Донцом передовой дозор столкнулся с русской сторожей — но схватки не получилось. Разъезд, едва поняв, что имеет дело с татарами, причем немалым войском — облако пыли у горизонта ясно давало понять, насколько многочисленная надвигающаяся орда — развернулся, и помчался назад, рассыпаясь на отдельных всадников, которые и неслись через деревни с устрашающим всех воплем:

— Татары!!!

Мужики и бабы тут же принимались испуганно мотаться по дворам, запрягая в повозки лошадей, кидая на телеги самое ценное имущество, выводили скотину, перевязывали лапы птице, отпускали собак. Что-то прятали, закапывали, относили в ближайшие перелески и ерики, после чего бросали опустевшие дома и все вместе, от глубоких стариков до малого ребенка, трогались в сторону ближайшей крепкой усадьбы или тайного лесного схрона.

Обширная крепость Варлама Батова наполнялась с успокаивающей быстротой. К боярину в крепость стекались его крепостные не только со всего обширного поместья, но и из земель брата Анастаса, а так же прибежали бортники из Костиных владений — им через лес сюда получалось быстрее, чем к Григорию Батову.

На земляных стенах высотой в три человеческих роста, огороженных частоколом и прикрытых навесом от стрел и дождя уже бродили оружные смерды с рогатинами и топорами. Холопы томились бездельем возле пищалей — Юля учила огненному делу каждого, продавшегося мужу в полное рабство.

— Рано они в этом году, — удивился Варлам, выглядывая в окно на копошащийся двор. — Все лето казалось, что усадьба большая больно, а ныне смотрю, вроде как тесная…

— Всех всегда губит квартирный вопрос, — усмехнулась Юля.

— Ась? — не понял муж.

— Не обращай внимания, — вздохнула женщина и положила подбородок ему на плечо. — А может, и хорошо, что рано? Долго ведь не задержатся. А как хлеба заколосятся, как раз и уйдут. Хоть уборка спокойно пройдет.

— Не верится мне в доброхотность басурманскую, — поморщился Варлам. — Не к добру все это, ох не к добру… Извини, Юленька, на стену пойду. Неспокойно на душе у меня, беду чую.

Муж, опоясавшись саблей и прихватив со стола шелом, вышел на улицу, а Юля задержалась у окна, наблюдая за пестрым населением своего поместья.

— Одно хорошо. Похоже, со всех деревень смерды сбежаться успели. Ох, опять все дрова спалят и сено изведут. Придется по заморозкам новое заготавливать.

— Татары! Татары! — услышала она, но в душе не дрогнуло ничего.

Степные разбойники приходили к усадьбе каждый год по два раза.

Иногда просто уходили дальше, даже не покосившись на земляные стены. Иногда садились в осаду, скакали вокруг, пытались лезть на стены — но в ковечном итоге откатывались ни с чем. Чего бояться? Дело привычное…

В это время подошедшая по Изюмскому шляху степная конница растекалась по полям вокруг усадьбы. Они расседлывали коней, скидывали с крупов чересседельные сумки, шли рубить сухостой, расстилали войлочные коврики, жадно припадали к горлышкам мягких бурдюков.

Ставка хана разбивалась на холме напротив ворот. Он уже не первый год так и назывался — татарский. Покамест трава застилалась коврами, а как подтянется обоз — над ними встанут ковры.

Наиболее нетерпеливые нукеры — чаще всего совсем молодые мальчишки выезжали вперед, пускали стрелы. Из крепости время от времени отвечали тем же. Вот кто-то из лихих татар пустил коня вскачь и помчался вокруг крепости с громким призывом:

— Русские, сдавайтесь! Все равно возьмем! Сдавайтесь, живы будете!

В общем, все было как всегда. Разве только рядом с шатрами Девлет-Гирея и Менги-нукера воины готовили место еще для одного шатра — для Кароки-мурзы.

Но пока престарелый османский наместник лежал на обычном конском потнике, подложив под локоть толстую тряпичную подушку и с интересом наблюдал за первой русской крепостью, что стояла на их пути. Получалось, пограничная крепостица между Османской империей и Московией…

— Когда ты собираешься ее взять, Менги-нукер?

— Это не станет громкой победой, Кароки-мурза, — покачал головой Тирц. — У нее и имени-то нет. Хоть в плоский блин раскатай — никто и не узнает.

— Тогда зачем мы сюда пришли?

— Эта усадьба уже десятый год как заноза в пятке. Ни туда спокойно пройти, ни обратно. Коли отряд меньше полусотни получается, русские обязательно выскочат и порубят. Или обоз разорят, коли с добычей идем, полон распустят, за стены спрячут. Беда просто. Для спокойствия отряд рядом выставлять приходится, а это три сотни сабель.

— Значит, ты все-таки хочешь ее взять?

— Первое, что я хочу сделать, так это создать двух воинов из здешней земли. Думаю, им пора приниматься за дело. Но только сперва поесть и отдохнуть. Всю задницу об седло отбил.

— У них пушки! Пушки! — вот этот клич встревожил Юлю уже всерьез. Боярыня отложила шитье, спустилась из своей светелки во двор, подошла к воротам и поднялась по приставленной лестнице на стену.

— Юленька, — увидел ее муж. — Хорошо, что ты подошла. Во-он туда посмотри…

Он указал на прогалину между подножием холма и накатанным трактом. Там, не стесняясь черной работы, махали лопатами обнаженные по пояс басурманы в свободных шароварах и туфлях с загнутыми вверх носками. Рядом на телегах, на толстых слегах, положенных от борта до борта, лежали поблескивающие начищенной медью стволы.